Парадокс: ничто так не
разделяет православное церковное сообщество, как понятие «экуменизм» — движение за
объединение христианских конфессий. Ничто не вызывает столько эмоций. Полярных оценок. В зависимости от того, как ты относишься к экуменизму, тебя запишут в тот или иной церковный «лагерь», и ты станешь для собеседника своим или чужим. Недавно именно вопрос об экуменизме более всего «сорвал» Всеправославный Собор — если, конечно, говорить о его содержательной, а не политической стороне.
Начиная эту статью, я немного страшусь: позиция, выраженная здесь, делает человека чужим среди своих и своим среди чужих. Люди консервативного строя мыслей, «фундаменталисты» предъявят обвинение в ереси, а «либералы», возможно, будут критиковать за недостаточную широту взглядов… Непонятно, как быть, когда для тебя все или очень многие — «свои», но эти «свои» разделены по партиям и воюют друг с другом. Ты по-своему солидарен с каждым, признаешь зерно правды во всех позициях, но именно поэтому всем чужой. Ведь если «быть с человеком», — а не с его взглядами, — ему это кажется недостаточным…
Христиане разделены. Это реальность, которая всем известна, мы к ней привыкли. Но если бы наши братья и сестры из первого века н. э. перенеслись в век двадцатый, они бы изумились не только нашему разделению, а еще более — тому, что мы с ним смиряемся!
Потому что разделение христиан противоречит самой природе христианской веры. Возможно, культуролог, историк и религиовед скажут, что разделения естественны — так развиваются все религии. Но христиане-то призваны жить сверхъестественной жизнью! Все, что естественно для «мира сего», включая грех, преодолевается — должно бы преодолеваться! — в том «филиале» Царства Божия, которым является Церковь. Каждая страница посланий апостола Павла, священномученика Игнатия Богоносца и других раннехристианских памятников говорят об этом.
Более того. Самым «заветным» желанием Христа перед Его Страстями было — наше единство. Это желание было настолько сильным, что Господь не стал говорить о нем ученикам. Он высказал его Отцу в последней, «первосвященнической» молитве (Ин. 17). Трудно говорить об этом, но мне представляется так: накануне Голгофы Христос словно жаждет, чтобы Его жертва не была напрасной. Чтобы ее плодом стала любовь христиан между собой (Ин. 13:35). А любовь — это единство.
Вот почему для ранних «учеников» было так важно находиться в «койнонии», общении (Деян. 2:42): не просто в естественном человеческом общении, вызванном солидарностью внутри определенной группы; и не только в «сакраментальном» общении через Таинства, как поймет это позднейшее богословие. А в том общении, где непосредственно действует и пронизывает его Святой Дух; где раскрываются личности в неповторимой красоте Божьего Замысла о каждой из них, когда само общение становится таинством.
Конечно, это идеал. Мы не знаем, насколько он реализовывался: после идиллической картины Иерусалимской общины первых лет, нарисованной автором «Деяний», в тех же Деяниях и посланиях Павла раскрываются трудности, грехи, даже тяжкие грехи членов первых общин (1 Кор. 5), их разделения (1 Кор. 3:3-4), глухое эхо драматических противоречий между Павлом и другими Апостолами (Гал. 2:11-14).
И все же нет большего извращения самой сути Христианства, чем разделения внутри него. Это крах всей миссии Церкви, всего Замысла о ней, наконец, самой Первосвященнической молитвы Господа!
Мне возразят: так Церковь и не разделялась. От нее отделялись еретические сообщества.
Давайте окинем взглядом историю. В первые три века христианства сами слова «Церковь», «кафолическая», чуть позже «православная» были почти синонимами. Церковь – это и означает единство, и Церковь одна: Una Sancta. Это было настолько очевидной основой веры, что вошло в Никео-Цареградский Символ и стало догматом.
Но вот парадокс: как только в Церкви началась богословская рефлексия, именно догматические споры и стали приводить к разделениям. Вначале локальным. Напряжение вероучительных споров переплеталось с политикой. От Константинополя отделились большие «монофизитские» сообщества — ныне так называемые Ориентальные Церкви, несогласные, в том числе, и с имперской политикой. Можно понять религиозного деятеля русской эмиграции Н.М. Зернова, сказавшего: «Вся трагедия Церкви началась со Вселенских Соборов. Они жестко формулировали вещи, которые надо было оставить еще гибкими».
В первом тысячелетии христианской истории еще можно было, со скрипом, с натяжками, утверждать, что Церковь сохраняет видимое единство, несмотря на многочисленные отпадения от нее. Но вот начинается размежевание христианского Востока и христианского Запада. К XIII-XV вв. оно становится таким, что крестоносцы в 1204 г. с редкой жестокостью грабят и убивают жителей христианнейшего Константинополя; русский человек в далекой Московии плюется, завидя польского католического ксендза, и западный четырехконечный крест (одну из форм раннехристианских изображений Креста) называет «латынским крыжем». А в базилике Непорочного Зачатия в Лурде, где каждый камень хранит благодарственную надпись Деве Марии (чаще всего — за исцеление), можно встретить и такую примерно надпись: «Благодарение за обращение восточной схизматчки в истинную Католическую Церковь» (привожу текст по памяти).
И вот теперь мы имеем два крупнейших религиозных сообщества — Католическую и Православную Церкви — и множество более мелких («Восточные нехалкидонские» Церкви, протестантские деноминации), каждое из которых считает именно себя Единой, Святой и Апостольской, Христовой Церковью.
С точки зрения психологии — это маразм. Г.С. Померанц вспоминал, что толчком к его духовному и философскому поиску стал разговор с двумя приятелями в лагере: каждый считал, что он самый умный… Очевидный идиотизм ситуации побудил будущего мыслителя искать выход.
…С точки зрения ранних христиан (если бы они в земной жизни увидели эту картину) — это вопиющее нарушение заповеди Господа. Да, и тогда были мелкие и крупные расколы, но просто масштабы другие: невозможно было представить, что весь христианский мир — одно сплошное поле разделений.
А с нашей точки зрения — это нормально… Мы-то — правильные. Православные. А еретики пусть покаются и вернутся в лоно Единой, Святой, Соборной…
Ведь «у них нет благодати», «нет спасения». Сколько раз приходилось это слышать в православной среде…
Вообще говоря, на этот счет есть две отчетливые и ясные — в силу своей однозначности — точки зрения. Первая, более «традиционная» и с многовековым стажем, утверждает следующий силлогизм: Церковь одна — это Церковь Православная (Католическая) — следовательно, только в ней благодать. «Вне Церкви нет спасения!» — повторяют адепты этого взгляда грозные слова святителя Киприана Карфагенского.
Вторая, полярная первой точка зрения: «все равно, как верить». Все конфессии (экуменизм) или даже религии (суперэкуменизм) ведут к Богу; все они когда-нибудь осознают это и объединятся. И будет нам счастье.
Обе точки зрения объединяет одна общая черта: в каждой из них очень легко беспроблемно существовать. Каждая дает надежную опору. В самом деле, если ты считаешь, что только твоя Церковь спасает — с тобой все в порядке: ты на корабле спасения. А дальше ты либо с тем большей ревностью пытаешься «обратить» других, тех, кто вне корабля плывут на утлых лодочках, либо успокаиваешься на том, что «спасись сам — и вокруг тебя [сами собой] спасутся тысячи». А пока не спасся, достаточно молиться за тех, у кого шансов спастись вообще никаких, если они не придут в твою Церковь. А можно и не молиться. Бог им Судья (или, в другой редакции: «предоставим их милосердию Божию»). Ну, а если ты — «экуменист», тогда тем более все в порядке: догматы — мелочи, только «веруй в Господа Иисуса Христа — и спасешься ты и весь дом твой» (Деян. 16:31), разделенные братья радостно улыбаются, похлопывают друг друга по плечу, удивляясь всему экзотическому в вероисповедании другого.
Помню, как я сам искал ответ, лавируя между двумя этими полюсами… В то время я учился в православной гимназии, очень хорошей, — сами понимаете, какой точки зрения придерживались там. И хотя я никогда не разделял крайне ортодоксальных взглядов, но все же ко всему чужому, «инославному», относился с некоторым недоверием, а точнее, просто неведением.
( Read more... )
Святые разных церквей. Фреска в храме Православной Церкви в Америке (первый слева - священномученик Александр Мень)
Мать Тереза, Арский кюре, Винсент де Поль, Дитрих Бонхеффер, Франциск Ассизский, Максимилиан Кольбе — все эти люди разных эпох обнаруживают своими делами и своей личностью все тот же Свет. Я не могу и не хочу представить себе Церковь без них. Немыслимо оказаться в «православном раю» — и не обнаружить их там, потому что «еретики не спасутся».
Со мной не согласятся те,
( Read more... )
Святые Франциск Ассизский и Серафим Саровский, икона
И я просто не понимаю, как может быть иначе. Тех православных, кто считает, что вся благодать только «у нас», хочется спросить:
( Read more... )И забудьте об экуменизме. Он ни при чем — или, возможно, это слово стало слишком одиозным. Христос не ждет от нас никакого «институционального» единства. Ведь не об этом же Он молился, говоря: «как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин. 17:21). Первосвященническая молитва Христа — это стрела, направленная в Вечность, к Восьмому Дню. Она не о том, что происходит «здесь», на нашем земном, падшем, «естественном» уровне. Она — о сверхъестественном. О состоянии, когда «Бог будет все во всем» (1 Кор. 15:28). Но отчасти, сквозь тусклое стекло, мы можем переживать его здесь и теперь. Если откроем сердце преображающему нас воздействию Святого Духа. Только Он это каменное сердце, закрытое от других, патологически склонное к разделению и конфликту, сможет сделать плотяным. Только Он принесет туда любовь Отца и Сына. Только он «охристовит» нас до глубин, до дна. Или, может быть, это сам Иисус спустится в наш внутренний «ад» — раны, страхи и разделенность, — чтобы сделать его «раем» любви Божьей, принимающей всех и каждого как самое родное существо, как «другого меня».
… Быть едиными друг с другом в такой же мере, как едины Сын и Отец во Святом Духе. Так, чтобы вместе с прп. Силуаном Афонским истинно сказать: «брат мой есть моя жизнь». Не это ли имел ввиду прп. Паисий Агиорит, когда своими простыми и бескомпромиссными словами пророчествовал о том, что «через гонение, которое последует, христианство всецело объединится. Однако не так, как хотят те, кто махинациями устраивает всемирное объединение церквей, желая иметь во главе одно религиозное руководство (выделено мной — Г. В.). Объединится, потому что при создавшемся положении пройдет отделение овец от козлов. Каждая овца будет стремиться быть рядом с другой овцой и тогда осуществится на деле едино стадо и един Пастырь»?
Это — другой экуменизм. Это вселенскость сердца. Это Церковь, ставшая тем, чем она всегда была призвана быть: общением и любовью христиан между собой — но только «во Христе, Им и к Нему» (ср. Рим. 11:36).
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Валерия Абакумова пишет:
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
