tapirr

Автор Марина Р.


…Мое детство - это стайка двоюродных бабушек, потому что у бабушки было три (Госссподи, или четыре?) сестры. Вокруг одной из них, тети Нины (а они само собой все хотели быть «тётями», а не бабушками), так вот вокруг одной из них – постоянно вертелся муж, дядя Боря, с вопросами «Нинок, тебе шаль принести?», «Нинок, может, чаю хочешь», «Нинок, а я тебе путевочку в санаторий достал». Тетя Нина смотрела на все это несколько скептически, считала мужа тряпкой и жаловалась бабушке, что он скряга.

У них был сын Эдик, потом внук Гриша, примерно мой ровесник. Никто из них стариков вниманием особо не баловал.

Однажды тётя Нина слегла, и слегла серьезно. Операция, после которой не встать на ноги. Плюс она покрылась неведомыми науке язвами по всему телу, не пролежнями – именно язвами. Каждую ранку дядя Боря обрабатывал, мазал какими –то раздобытыми прополисами или чем-то вроде, но занимало это по несколько часов в сутки. «Скряга» дядя Боря таскал на дом (это в советское то время) – врачей, сиделок, знахарей. Выходил. Вытащил из такого ада, который Орфею и не снился. При этом – мыл, стирал, готовил.

Тетя Нина после болезни напоминала мумию, голова оплешивела, она косынкой её накрывала, лицо после язв – рябое. Но каждый раз, когда она отходила хоть на пять минут по телефону поговорить, когда возвращалась, глаза дяди Бори сияли, как если бы он её не видел вечность.

Когда тетя Нина умерла, сын Эдик переехал жить к отцу. Вроде как - чтобы тому не было одиноко, ну и чтобы со снохой (Гришенька к тому времени успел жениться) – в одной квартире не жить.

Дядя Боря беспробудно запил. Напивался и плакал - «Нина, Нина». В один такой день Эдик, пытаясь бороться с пьянством отца, нашел спрятанную бутылку водки и, уходя на работу, вылил ее в унитаз. Ушел, оставив деда, сидящим в коридоре на стуле и плачущим. Вернувшись, он нашел стул перевернутым, а дядю Борю в петле.
В моей памяти дядя Боря остался, как человек, которому судьбой было уготовано любить.

Вчера Юля Шералиева представляла свою книгу "Место сердца". Хотя книга эта у неё  вроде бы вторая, но, на самом деле, первая:



Да, мы были очень рады, и пришли послушать и увидеть тебя не по ошибке:


Больше видео  и много больше фото - см. ниже.


ещё подписывает


Несколько лет назад от Юли уже приходило приглашение:  чтения своих текстов она  устраивала.
Я собирался сходить, пригласил одну барышню.
Она с подозрением спросила: "Это что, женщина-писатель?"
В результате, она не пошла (звали, кстати, Лия). И я не пошёл.



( Read more... )



Видео:

( Read more... )

**

Из книги:

Венеция

…В путешествии ты отрываешься от корней. От места. Не зависишь от привязок, к которым привык, освобождён от условностей, признаков места, в котором родился или живёшь.( Read more... )

автор Александр Коркин (via Роман Наумов)

Среди ночи меня разбудил звонок барыни:
-С Людовиком проблемы!
-Знаю.
-Откуда?
-Из учебника новой истории. Его казнили по приговору Конвента .
-Прекрати придуриваться! Люк болен!
-Подожди. Люк -это Людовик, что ли?
-Ты приедешь?
-Буду через полчаса. А что с ним?
-Нууу …его тошнит…и …впрочем приезжай сам все увидишь…
По приезду я обнаружил всю семью в сборе . Все с надеждой глядели на меня.
-Ну-с.-(тоном уездного дохтура)- Где наш блевун?
-Понимаешь, он не только блюет.
-Понимаю. Еще и серит. Отрави…
-Нет. Видишь ли …он ходит.
-Под себя?
-Не перебивай! Он бегает задом-наперед!
-Что?
-Смотри!
Мне вынесли кота, поставили его у двери, отпустили и… кот вдруг стартанул хвостом вперед. Ловко огибая препятствия он проскакал кормой вперед по всему длиннющему коридору и скрылся за поворотом. Не сводя с меня зеленого ступорозного взгляда.
Я опешил. Вся семья, затаив дыхание, ждала вердикта специалиста. Специалист же был в полной непонятке. Вроде (тужился я),кошачьи болезни аналогичны людским… но на память ни одного диагноза, где пациент бегает вперед жопой, поблевывая при этом -- в голову, не приходило.
-Поехали в ветеринарку.
Айболитная находилась неподалеку-в подвале одной из высоток Нового Арбата. Всю дорогу я мучительно пытался вспомнить две несвязанные между собою вещи: существует ли в природе психиатрическая ветеринария и что такое пляска святого Витта?
В подвальчике, несмотря на ночь, было довольно многолюдно и многоживотно. Там сидело и чинно страдало страдало пара больших псов(одна овчарка запомнилась, второго пса не помню), несколько кошек, попугай и пара микроорганизмов, по ошибке причисляемых к собачьему племени.

Напросившись "на секунду спросить"(овчарка явственно зарычала "Куда прешь, сука!"), я вперся в кабинет, чем помешал трапезе коновалов. Понимая, что через секунду буду послан-быстро протараторил:
- Ивинитеятолькоспроситьэтокваматоуменя КОТ ЖОПОЙ ВПЕРЕД БЕГАЕТ!

( Read more... )

Марина Розанова


"Я не знаю, бывают ли чудеса сложные. Чудо простое, или оно не чудо. Леша жил в доме напротив пивной с романтичным названием «Белые ночи». Сейчас на этом месте элитный комплекс «Соколиное гнездо». Леша когда-то был студентом медиком, потом выгнали. Потом спился. Спился совсем – до состояния – «так даже не бывает». Пока жил с мамой, она как-то на себе тянула. Не вытянула, умерла. Лешу кормили, но в основном поили алкаши, потому что у него была квартира, где можно было пить, ночевать, и снова пить. Дверь в квартиру не закрывалась. Придти мог кто угодно, кто знал адрес. Леша числился грузчиком в продуктовом магазине. Едва ли он хоть что-нибудь хоть раз погрузил. Во-первых, он был как тростинка на ветру – не больше 50 кило весом при приличном росте. Во-вторых, уже минут через пятнадцать после того, как он приползал в подсобку, грузить приходилось его самого. С последующей транспортировкой домой. И относили, буквально на руках, потому что любили. Очень был беззлобный алкаш. Не знаю, добрый ли, но беззлобный точно. И вот в один день Леша проснулся с таким похмельным синдромом, при котором не выживают, если не опохмелятся. В квартире никого, и шаром покати. Передвигаться он не в состоянии даже до кухни. Ну все. Синеть начал. Именно в тот момент в соседскую квартиру приехала «Скорая помощь». Вызванный для соседей врач оказался в далеком прошлом Лешиным однокурсником. Он помнил квартиру. После вызова, он, возьми, да и постучись к Леше. Дверь сама открылась, я напомню, она никогда не запиралась, а Леша лежит посиневший, ртом воздух глотает. Однокурсник вколол что-то внутривенно, откачал. И все. На следующий день Леша пить перестал. Безо всяких кодировок. Алкаши по-прежнему заходили, выпивали. Леша в рот не брал. Пошел учиться в какой-то техникум, закончил, женился. Жена разогнала притон. Я их видела. Леша располневший, розовощекий, ему тогда уже лет 40 было, и девушка рядом с коляской. Счастливые. Когда я рассказываю эту историю, часто - не верят. Говорят, не бывает. Она была, правда, была. Я её записала, потом ко мне во сне зашел Волошин, сказал: "Чудо случается, но никогда дважды..."

НЕОКАПИТАЛИЗМ – НИКОГДА!

Над нами нависла новая ночь - ночь неокапитализма. Наглые нувориши, надменно насмехаясь над народом, наслаждаются наложницами, накачиваются наркотиками, напиваются, нажираются... На них не напасешься нефти наших недр, наших необъятных нив... Недавние "ниспровергатели несправедливости", "новаторы народовластия" наплевали на народ. Наглость негодяев невероятна: новоиспеченные "Николаи н-ные" надеются набросить на нас невод неоцаризма.

Нужда, нищета, неравенство, непомерные налоги, нарушение норм нравственности - ничто не настораживает наглецов: наемники наняты - ножи наточены, нагайки наготове... Ненасытные нахалы, намереваясь нажиться на нашей несознательности, нагнетают напряженность, науськивая нас на неокоммунистов, натравливая на националистов... Неудержимо напрашивается: НЕ НАДО! Народ не настолько неразумен! Несколькими несдержанными недоумками, нацепившими ненастоящие нацистские награды, нас не напугаешь!

Негодование народа нарастает. Нейтралитет ныне невозможен. Наивно надеяться на Небо. Не нужно недоумевать: "Неужели?!.." Надо наступать.
Накажем ненавистных наглецов!

НАРОД НЕПОБЕДИМ!
Нам не нужны нытики, нерешительные нюни.
Нам не нужны "нейтральные наблюдатели".
Нам нужны настоящие наши!

НЕОКАПИТАЛИСТИЧЕСКАЯ НЕЧИСТЬ!
НАКАЗАНИЕ НЕИЗБЕЖНО!

френд Peter Seibil пишет:

Каждый год на Пасху я вешаю один и тот же рассказ Аверченко. Вдруг новые знакомые его не знают, а старые не прочитали в прошлый раз. Не жалейте 10 минут

Рассказ о колоколе

На случай, который я расскажу ниже, могут существовать только две точки зрения: автору можно поверить или не верить.
Автору очень хочется, чтобы ему поверили. Автор думает, что читателя тронет это желание, потому что обыкновенно всякому автору в глубокой степени безразлично — верит ему читатель или нет. Писатель палец о палец не ударит, чтобы заслужить безусловное доверие читателя.
Автор же нижеописанного в отдельном абзаце постарается привести некоторые доказательства тому, что весь рассказ не выдумка, а действительный случай.
Именно — автор даёт честное слово.
Глава I
Однажды, в конце великого поста, в наш город привезли новый медный колокол и повесили его на самом почётном месте в соборной колокольне.
О колоколе говорили, что он невелик, но звучит так прекрасно, что всякий слышавший умиляется душой и плачет от раскаяния, если совершил что-нибудь скверное.
Впрочем, и неудивительно, что про колокол ходили такие слухи: он был отлит на заводе по предсмертному завещанию и на средства одного маститого верующего беллетриста, весь век писавшего пасхальные и рождественские рассказы, герои которых раскаивались в своих преступлениях при первом звуке праздничных колоколов.
Таким образом писатель как бы воздвиг памятник своему кормильцу и поильцу — и отблагодарил его.
Глава II
Едва запели певчие в Великую ночь: «Христос воскресе из мёртвых…», как колокол, управляемый опытной рукой пономаря, вздрогнул и залился негромким радостным звоном.
Семейство инспектора страхового общества Холмушина сидело в столовой в ожидании свячёного кулича, потому что погода была дождливая и никто, кроме прислуги, не рискнул пойти в церковь.
Услышав звук колокола, инспектор поднял голову и сказал, обращаясь к жене:
— Да! Забыл совсем тебе сказать: ведь я нахожусь в незаконной связи с гувернанткой наших детей, девицей Верой Кознаковой. Ты уж извини меня, пожалуйста!
Сидевшая тут же гувернантка прислушалась к звону колокола, вспыхнула до корней волос и возразила:
— Хотя это, конечно, и правда, но я должна сознаться, что, в сущности, не люблю вас, потому что вы старый и ваши уши поросли противным мохом. А вступила с вами в близкие отношения благодаря деньгам. Должна сознаться, что мне больше нравится ваш делопроизводитель Облаков, Василий Петрович. О, пощадите меня!
— Могу ли я вас обвинять, — пожала плечами жена Холмушина, — когда мой средний сын Петечка не мужний, а от доктора Верхоносова, с которым я встречалась во время оно в Москве.
— Очевидно, доктор Верхоносов был большой мошенник? — прислушиваясь к звуку колокола и покачивая головой, прошептал Петенька, гимназист четвёртого класса.
( Read more... )

Bruno Walter — альбом «Brahms Symphony No. 2»

Владимир Швейский

Бог, Брамс и пубертатный период

В свои 15, дожив до роста и веса взрослого мужика, я не знал Брамса. Шопена я тоже знал не очень хорошо, не говоря уже о Генделе и раннем Прокофьеве. О позднем вообще речи не было. Чайковского, правда, я знал достаточно неплохо, но исключительно в рамках одного произведения озерного жанра, транслируемого чуть ли не чаще мужских поцелуев по поводу успехов сталеваров и хлеборобов. Петр Ильич, о котором тогда говорили только музыку, занимал видное медиа-место, и был здорово распиарен.
Но в те времена таких слов не знали. Зато знали слова «хорошее воспитание». И в рамках этого проекта моя мама решила, что в мою хорошую компанию, состоявшую на тот момент из кучи приличных людей – от Майн Рида и Стивенсона до Диккенса и Бальзака – необходимо срочно добавить Брамса с коллегами.
В отличие от Брамса, я свою маму знал очень хорошо. И понимал, что мы с мировой музыкальной культурой просто обречены на знакомство. Вопрос только времени и места.
И то и другое оказалось прописанным в годовом абонементе в Зал Чайковского на симфоническую музыку. Подарок от мамы за третье место на физмат олимпиаде. Предписание было мне вручено с улыбкой, не требующей обсуждения, в присутствии папы, не возразившим молча.
Для тех, кто, по какой-то случайности, ни разу не был пятнадцатилетним подростком, сообщаю по старой бережливой памяти, что окружающий мир в этом возрасте исключительно разнообразен. В нем присутствуют все бесчисленные цвета, оттенки и полутона главного, основного и триумфального - тестостеронового.
Кровь без промаха ударяет в пятнадцатилетнюю голову, сходу овладевает содержимым, и живо разбегается по всей остальной недозрелости, местами спелеющей буквально на глазах. Бесстыдные кровяные тельца с гормонами наперевес постоянно устраивают засады в органах всех пяти любопытных чувств, сходу переодевая любую входящую информацию в желанную резиночкино-бретелечкиную рвань.
Так появляется тестостероновая литература, тестостероновые новости с дикторшами, тестостероновая зубная щетка и, даже, тестостероновая физика. Попробуйте, например, произнести «мю-мезон». На что похоже? Вот.

Понятно, что на этом раскаленном гормональном фоне, Брамс сотоварищи со своими «опус 325, ля-минор, часть 1, интермеццо» не котировался. На тот момент, скажем сразу.
Котировалась совсем другая, высокотемпературная музыка - Pink Floyd, Led Zeppelin, The Beatles…
Литература тоже, кстати, не ограничивалась хорошими знакомыми нашей семьи вроде Шекспира или Фолкнера. Без лишней рекламы я иногда с удовольствием почитывал «Польскую моду», где у меня было много близких знакомых, именами которых я даже не интересовался…

В общем, знакомство с сумрачным седобородым немецким гением никак не вписывалось во всю эту жгучесть, но маму я любил, и огорчать ее не хотел. И на первое же, обозначенное в абонементе свидание с прекрасным, надев ненавидимый костюм, поплелся.

Место оказалось в партере – в семье было принято экономить только на земном. Абонемент был, типа, для юношества, поэтому перед симфонией на сцену выцокивала тетка в размахаистом черном, раза в два толще любой из «Польской моды», и в четыре – культурнее. Тетка сначала рассказывала про трудную композиторскую судьбу и непонимание публики, а потом про то, как, все-таки, надо его понимать, так как уже все признали, потому что умер в нищете. Получалась такая инструкция по пользованию симфонией. Например, в третьей части аллегро следовало видеть низкие облака, летящие над бескрайней равниной, а в жизнеутверждающем финале – яркую полоску восходящего солнца над горной грядой. Инструкторша немного картавила, поэтому два последних слова были особенно выразительными.
Юношество сидело и слушало. Впрочем, юношества, как раз, там было не густо – в основном девичество с мамиными сумочками. Ясное дело, мое бродилово водило глазами, как носом, вдоль и поперек рядов. Но всякий раз, встречаясь взглядами с очередной разнополой ровесницей, мы оба видели стоящих за нами одинаковых мам. Временами даже казалось, что у нас одна большая мама на всех. И в планы этой коллективной мамы входило исключительно наше знакомство с Брамсом, а не то, с чем ей через пару-тройку лет придется смириться…

Тетка закончила, доволновалась своим балахоном до кулис, дирижер поднял руки, видимо, сдаваясь оркестру, и симфония запищала, застучала и затрубила в сто смычков, барабанов и труб. Эта громкость убила бы труп! Если это лишь только начало, то каков же, простите, финал? Но молчал в восхищении зал; только я оказался, похоже, неформатным, глухим и тупым, и чужого отечества дым, остальным лишь казался сладим, мне же – горек и смыслом ничтожен…
Было очень жарко в пиджаке и слишком шумно в ушах. Чтобы хоть как-то отвлечься и дотерпеть до антракта, я стал пялить глаза на музыкантов.
Ближе к краю ( Read more... )



__

Владимир Швейский

Верую

I

В нежном неофитском возрасте по умолчанию считалось, что в смысле духовной пользы храм в четырех часах езды от Москвы лучше расположенного в четверти часа, минимум, в 16 раз. Сего ради мы с другом Серегой, как истинные нежные неофиты под сорок, почти каждый месяц третьего года последнего десятилетия предыдущего века благословлялись у родного приходского батюшки на паломнически-богомольный подвиг вне пределов МКАД. И изрядно поездили по неближнему Подмосковью узкими проселочными путями с четками на зеркале и акафистником в бардачке.
Это считалось довольно-таки средним подвигом; многие наши неофитские братья и сестры наматывали куда больше километров по РФ и СНГ в поисках истинного смирения и настоящей благодати. Одна наша знакомая неофитка даже ребеночка своего крестила в двух часах лёта от Первопрестольной. «Вы не представляете, какая там благодать!» - смиренно восторгалась она. На резонное замечание катехизированного Сереги о том, что «Дух дышит, где хочет», и нет никаких убедительных доказательств, что Москва вне зоны охвата, духовная сестра сухо отвечала, что и воздух там обалденный.
Однажды желтолиственной осеннею порою мы с другом посетили город N-ск. Под городом был дивный монастырь, старинный, незапамятного века; служила фоном русская краса природы, не скучавшей по народу. Вокруг стояли прочные леса, скрывавшие уже и колокольню – всем миром восстанавливали храм. Зело картина грела очи нам, вошедшим в тишину и ладан храма, перекрестясь три раза, и по разу зевнув, поскольку в этот день мы рано…
Встали в конец очереди. Грешников набралось десятка три. ( Read more... )

II

После богослужения мы с Серегой скушали по вкусной просфорке, и вышли из храма в направлении ближайшего ручья.

Ручей был знаменитый. Собственно, многие и ехали в такую глушь ради этого ручья, заглядывая по пути в храм. По устному преданию ручей основал много веков назад кто-то из насельников монастыря. Чуть ли не настоятель или даже казначей. Мнения тут расходились, но безоговорочно сходились в одном – вода в ручье исцеляет болящих.

В те времена на нас с дружком пахать можно было, но пропилить часов восемь в оба конца, и не искупаться за тот же бензин в чудотворном ручье было бы не благочестиво.

( Read more... )

написал molfar88 траур