tapirr

Почему миряне перед причастием должны поститься строже, чем священники? Откуда взялась практика выстраивать на пути человека к Чаше цепочку преград? Виноваты ли в сложившейся практике священники? Размышляет священник Сергий Круглов.

Случай, о котором мне рассказали друзья — вовсе не притча, а самая обыкновенная правда.

Приезжаем, говорят, мы в N-ский монастырь, в качестве паломников. Собираемся на Литургию — и заранее напрягаемся, потому что служит там один очень суровый батюшка. Суровый в том плане, что он многих не допускает до причастия, постит строго как старых, так и малых, назначает по делу и без дела епитимии и дотошно исповедует, вытягивая из кающихся такие нюансы грехов, о которых даже в «генеральных поновлениях» не пишется… И, разумеется, служба у него длится долго, потому что пока всех не поисповедует по всей строгости закона — Чашу не выносят.

Ну, мы паломники бывалые, давно смирились… А тут — видно, достигли и до сего монастыря какие-то веяния времени. Выходит наш ригористичный батюшка на амвон перед исповедью и говорит: «А знаете ли вы, братия и сестры, что таинства исповеди и причастия вовсе не взаимообусловлены? И что исповедь — вовсе не пропуск ко причастию, как мы навыкли считать?».

Ого, внутренне возликовали и возопили мы! Неужели мы стали свидетелями чуда?!… А он закончил речь такими словами: «Нет! Исповедь и причастие — два разные таинства. А потому следует вам причащаться раз в год, а исповедоваться — раз в неделю…».

Конец цитаты, как говорится.

Нет, вы не подумайте, что я этого батюшку осуждаю. Ни в коем разе. И не потому даже, что осуждать грешно — просто Церковь ведь просторна и велика, и в ней есть место всем, консерваторам и либералам, таким и сяким человекам, каждый из которых, при единстве Христовой веры, имеет свой неповторимый характер, свойства личности и так далее. И кто-то из прихожан ищет священника мягкого и либерального, а кому-то нравятся именно такие суровые отцы, как вышеописанный. И, что замечательно, каждый в Церкви находит-таки своё, лишь бы не ленился и искал.

Я о другом… О том, о чем не раз говорили и писали мои собратья-сослужители (в пространстве православного сектора Живого Журнала в последнее время, например, обсуждается высказывание замечательного киевского священника, протоиерея Андрея Дудченко, ник которого в ЖЖ — «webpadre», именно на эту тему…).

О том, что неудобоносимые бремена и требования строго поститься и непременно исповедоваться перед причастием, которые возлагаются обычно на прихожан и считаются как бы незыблемым установлением, вовсе не строго соответствуют как канонам Церкви, так и духу Евангелия, и сами-то священники эти правила не соблюдают, ибо они выше немощных сил человеческих — ан вот же, от мирян требуют…

Исповедоваться ли непременно перед причастием или нет, поститься ли сверхстрого перед тем, как приступать к Чаше, или как-то иначе — всё это решает для себя сам человек. Священник может что-то подсказать, порекомендовать тому, кто впервые приступает к таинству, объяснить, для чего оно, и предупредить, что вот ты соединишься с Христом, но подумай, будешь ли этому рад, хорошо ли тебе со Христом будет, ведь Он — не потаковник нашим страстям, Он может потребовать от тебя усилий и перемен жизни — но не более того.

Священник — не цербер у Чаши, не контролер на проходной. По одной простой причине: в Чаше — не его тело и кровь. А Христовы. И Христос зовет к ней — всех: «Приимите, ядите, в соединение со Мною, в жизнь вечную и оставление грехов!». И сама мысль о «посреднике», дающем или не дающем по своему хотению пропуск к Чаше Жизни, видится мне кощунственной…

И в связи с этим я думаю вот о чем… Почему мы, священники, накладываем на людей эти неудобоносимые бремена правил и условий? Я далек от мысли, что мы, чуя так сказать на плечах погоны, движимы греховной страстью властолюбия и «распальцовки» и хотим просто помурыжить человека, доказывая свою власть над ним и авторитет сана. Нет, конечно.

В массе своей мы, священники, люди вменяемые, да мы и читали Евангелие, и знаем — если будем себя так вести, Господь нам так врежет, что мало не покажется. Но тем не менее — в нас живет искренний страх: а не осквернится ли святыня?… А как бы чего худого не вышло?… Потому перестраховка в деле допущения человека ко причастию давно стала у нас нормой церковной жизни.

Искренний, да — но страх. А страх этот — вряд ли Божьего происхождения… Искренность, как говорится в известном выражении, и истина — далеко не одно и то же.

Этот страх — во многом от нашего маловерия. От того, что мы не верим в людей. И не любим их. Ни положить душу свою за прихожан, ни поверить в них — не можем… А если мы не любим ближнего своего, которого видим — как говорим, что любим Бога, Которого не видим? Эти слова апостола — просты и актуальны во все времена, и их ясный строгий смысл — ни обойти, ни объехать.

Доверить человеку его свободу, а в лучшем случае — научить этой ответственной свободе. Поверить — в его веру и его совесть. Показать ему путь к Чаше, проводить его ко Христу — и отойти в сторону, по слову митрополита Антония Сурожского, не заслонить собою Христа, не навредить той таинственной и трепетной любви, тем отношениям с Христом, которые у человека, может быть, только-только зарождаются…

Видеть человека, слышать его — и верить в него. Вот об этих важнейших вещах мы, священники, думаем, рассматривая такой, казалось бы, частный момент нашей приходской жизни."

http://www.pravmir.ru/propusk-k-chashe-predyavlyat-v-razvernutom-vide/

21 января 2016 г. в 18-30 в Библиотеке иностранной литературы (ул. Николо-Ямская, д. 1. метро «Таганская») состоялся вечер памяти о. Александра Меня, посвященный дню его рождения (22 января 1935 г.).

протоиерей Андрей orthodoxspain Кордочкин

В 2013 году в Мадриде появился Храм святой равноапостольной Марии Магдалины, первый постоянный настоящий дом для православных испанской столицы. Протоиерей Андрей Кордочкин служит в Испании 12 лет, но «Правмир» поговорил с настоятелем не только и не столько об Испании. Как строить свою церковную жизнь не с последнего, а с первого этажа, победить скуку и формализм, стоит ли читать «неправославные» книги, мешает ли достойное поведение тому, чтобы стать успешным?


"У нас с отцом Андреем Давыдовым есть любимый для цитирования сборник изречений хасидов. Там есть слова о том, в чем заключается самая большая ошибка человека – что он забывает, что он – царский сын. В том, что он не понимает, кто он такой.

Мы постоянно апеллируем к недостоинству человека: помни, что ты слабое, греховное, немощное существо. Все эти бесконечные «пособия по подготовке к исповеди» со списками мыслимых и немыслимых грехов – откуда они взялись? Зачем эти умственные купания в духовной канализации? Ведь Евангелие – прежде всего откровение не о падшем состоянии человека, это откровение, прежде всего, о его бытии как об образе и подобии, как о возлюбленном чаде Божьем. Это не плохие новости, а благая весть. Чувство собственного достоинства помогает бороться с грехом значительно больше, чем уверенность, что ты тряпка с Казанского вокзала. Если ты тряпка, какой с тебя спрос?

Внешними факторами – сколько, куда, когда – духовное возрастание измеряться не может. Давайте начнем с самого основного: в чем заключается правда Божия о человеке в Священном Писании? Не только в том, что человеку плохо, и не просто в том, что он в падшем и скверном состоянии. Правда заключается в том, что человек сотворен по образу и подобию Божию, и Бог так человека возлюбил, что отдал за него Своего Сына на крестную смерть.

Мы часто произносим слова «борьба с грехом». Что значит помочь человеку бороться с грехом? Просто выстроить вокруг него систему запретов? Однажды я разговаривал с юношей лет пятнадцати, и он сказал: «Иногда со мной происходит такое, что я понимаю – это не я. Точнее, это я, но не настоящий я». Борьба с грехом заключается не в том, чтобы построить вокруг человека забор, а в том, чтобы помочь ему раскрыться, стать «настоящим я», таким, каким Бог его сотворил. Когда этого не происходит, а происходит обратный процесс, когда церковная жизнь сводится не к раскрытию потенциала, а к подавлению личности человека, то пора бить тревогу.

В самом простом проявлении это происходит тогда, когда религия предлагается человеку как закон, как совокупность «можно» и «нельзя», причем этих «нельзя» гораздо больше, чем «можно».

g_edelstein

– Отец Георгий, давайте начнем по порядку. Где вы родились, кто ваши родители?