Село Мангут Кыринского района Забайкальского края находится на границе с Монголией, до ближайшего большого города, Читы, – 330 километров. Но сталинский террор добрался и сюда. В 1937 году агенты НКВД забрали бывшего казачьего атамана Дмитрия Пушкарева, и с тех пор о его судьбе ничего не было известно. После XX съезда КПСС он не был реабилитирован, а его дело до сих пор остается засекреченным.

Внук атамана, учитель физики Игорь Пушкарев решил узнать правду о том, что произошло с дедом, и выяснил, что ему инкриминировали организацию полка для борьбы с красными партизанами во время Гражданской войны, убийство одного из них в 1920 году, а также участие в контрреволюционной деятельности и подготовку к вооруженному восстанию. 1 декабря 1937 года тройка УНКВД по Читинской области приговорила Дмитрия Пушкарева к расстрелу.

Игорь Пушкарев много лет собирал свидетельства о жизни деда, героя Первой мировой войны, награжденного тремя Георгиевскими крестами, и подал на реабилитацию. 5 мая 2017 года, через 80 лет после казни, президиум Забайкальского краевого суда, рассмотрев иск на закрытом заседании (дело остается секретным!), принял решение реабилитировать Дмитрия Пушкарева.

Игорь Пушкарев рассказывает:

– То, что я занялся этим делом, – это моя пожизненная мечта. Еще от своего покойного отца в 18 лет я получил такой наказ. Папа мой рассказывал, что в 1937-м ночью пришли, увели, и больше он не вернулся. Просил меня – может быть, что-то я узнаю. О том, что деда расстреляли, я узнал только два года назад.

– Сколько вашему отцу было лет, когда его отца арестовали?

– 11 лет ему было. После ареста остались дети – трое девочек и двое сыновей. Бабушка в 1940 году умерла. Мой отец в 1943 году ушел на фронт, а его брат, дядя Гоша, в 1941-м или в 1942-м. Когда папу забрали на фронт, девчонок в детдом определили.

– Вашего деда арестовывали несколько раз. Почему дело до сих пор засекречено?

– Для меня этот вопрос очень интересный, почему оно до сих пор засекречено. К сожалению, это не в моей компетенции, ответить не могу. Его в 1925, 1928, 1930 и 1932-м арестовывали. В 1928-м судили по статье 116 "Растрата", хотя он не был членом колхоза. Какая растрата была у него, я не знаю. В 1925, 1930, 1932-м он привлекался по одному и тому же делу, через несколько месяцев его всегда освобождали.

– По поводу убийства партизан?

– Контрреволюционная деятельность, партизаны не упоминались. Он был станичным атаманом, главой пяти казачьих поселков. Для красных, большевиков это было уже большое противоправное деяние. Статья 58.13 "За службу на ответственных должностях при царском режиме или контрреволюционных правительств". Ему это не могли простить, Сначала ставили ему в вину, что он принимал активное участие в формировании добровольческого казачьего полка. Приписывали, что дядя, который его воспитывал, ушел с атаманом Семеновым за границу, обвиняли, что он поддерживает с ним связь, получает оттуда оружие для подготовки восстания. А про партизан до 1937 года никто и не заикался.

– Откуда же взялась история про расстрел?

– Все, кто со мной занимался этим делом, адвокаты и люди добрые, которые мне помогали, пришли к выводу, что дело было сфальсифицировано, все это выдумано. Там всё говорит о том, что это было придумано на потребу дня, чтобы подвести его под такую статью, которая бы однозначно положила его в могилу.

– То есть никакого расстрела партизан не было?

– Разумеется. Про одного человека, о котором написано, что дед лично его расстрелял, мы нашли архивную справку, что этот человек умер в 1959 году. Есть справка председателя сельсовета.

– В шпионаже не обвиняли, как обычно тогда делали?

– В шпионаже не обвиняли. Им хватило вполне двух статей – 58.1 и 58.13, чтобы его закопать.

– Дело засекречено, но у вас была возможность ознакомиться с документами?

– Да. Я сначала дал подписку о неразглашении, потом меня ознакомили.

– А доносы там были?

– Не доносы, а протоколы показаний свидетелей. Три протокола. Потом оказалось, что в 1962 году проводилась перепроверка, один из свидетелей, оставшийся в живых на тот момент, отказался от своих показаний, сказал, что Черняев, начальник Мангутского погранотряда, заставил его подписать, протокол был уже составлен. Он тогда тоже сидел в НКВД у них, и Черняев ему сказал: "Подписывай, а то будешь стоять здесь, пока не подпишешь". Он и подписал. Давал показания не только на моего деда, его периодически выводили из камеры и заставляли подписывать те или иные протоколы.

– Почему же в 1962 году при пересмотре его все-таки не реабилитировали?

– В протоколах допроса свидетелей характеристики ему дают, что это ярый белогвардеец, отъявленный беляк, станичный атаман, кулак отъявленный В 1962 году большевистская идеология не позволила бы такого человека реабилитировать.

– А кем он работал в 20–30-е годы?

– Он был крестьянин-единоличник, а на момент расстрела в 1937-м был десятником в строительной конторе. Он представлял для них опасность, его надо было обязательно уничтожить. Во-первых, Мангут стоит на границе, во-вторых, так как он был станичным атаманом, это выборная должность, этот человек в случае какой-то заварухи мог за собой повести народ. А так как в характеристике написано, что это ярый белогвардеец и отъявленный кулак, то ясно, в какую сторону он мог повести людей. Поэтому его было необходимо подвести под такую статью, чтобы живым он оттуда не ушел. Вот и натянули ему партизан.

– Наверное, антикоммунистом он был действительно?

– Разумеется. Как мне сказал историк Владимир Исакович Василевский, когда в 1967 году искали партизан, чтобы наградить к 50-летию революции, оказалось, что в Мангуте вообще не было партизан, некого было награждать. Казачество в нашем районе имеет большие пахотные сенокосные угодья, я бы удивился, если бы кто-то пошел за большевиками. За партизан пошли только два семейских села и рабочие с приисков. А казачество не пошло, не нашли таких.​

– Сейчас казачество возрождается. Вы участвуете в этом движении?

– Нет, не участвую. Я работаю над сохранением памяти георгиевских кавалеров, героев нашей страны. Мы работаем под руководством Виталия Юрьевича Апрелкова, известного забайкальского писателя-историка, краеведа. Уже вышло четыре тома "Георгиевские кавалеры Забайкальского казачьего войска". Мы, поисковая группа, ездим по селам, кто-то работает в архивах, собираем данные, включаем в книгу, сейчас работа идет над пятым томом.

– Ваш дед был награжден тремя Георгиевскими крестами…

– Да. Я об этом не знал, нашел в архивах Виталий Юрьевич Апрелков, глубокая благодарность ему.

– В 80-е годы, когда началась перестройка, возобновился процесс реабилитации. Ваша семья не пыталась что-то сделать?

– Нет, не пытались. Мы сначала вообще не знали, как, что… Его просто ночью забрали и все. Я искал, ходил кругами вокруг да около, страшно было этим делом заниматься. Я, честно говоря, до сих пор боюсь. А мама моя вообще мне запрещает этим заниматься, говорит: тебя самого посадят. Маме моей 91 год.

– Когда вы обратились с исковым заявлением, как суд это воспринял?

– Я бы сказал, что работники суда настроены были доброжелательно. Я ожидал, что прокурор будет настаивать на том, что он виновен, но прокурор в своем выступлении сказал, что дело сфальсифицировано, человека надо оправдать.

– Сколько слушалось это дело? Это было одно заседание или длительный процесс?

– Это кассационная инстанция, там заседания быстро проходят, не более часа.

– Но этому часу предшествовали несколько лет сбора документов, работа над заявлениями…

– Разумеется. Я в архиве работал, в прокуратуру обращался много раз. Это десятки лет.

– Дома у вас остались документы или все было конфисковано?

– Его документов не было. Одна фотография была. Но пока я в армии был, мой папа умер, приезжали на похороны родственники, забрали эту фотографию, я ее найти теперь не могу. Только из уголовного дела есть фотография, и все.


Дорожный указатель Мангут, Читинская область.

– Наверняка ваш дед не был единственным репрессированным. К вам не обращался кто-то еще из односельчан с подобными историями?

– Нет. Люди, конечно, звонят мне, поздравляют, одобрение выражают. Я чувствовал долг и считаю, что я его исполнил. Теперь в мае будем искать место, где их расстреливали, место захоронения.

– А это неизвестно до сих пор?

– Нет. Есть же приказ 0047, там ясно написано, что место захоронения, место приведения в исполнение приговора держать в строжайшей тайне, поэтому до сих пор неизвестно. Все пути указывают на Харатуй, там мы будем искать.

– Хотите установить памятник?

– Пока хотя бы памятный знак, памятник установить не так просто. Все-таки это большие денежные затраты. Я один не смогу, даже с моими единомышленниками-друзьями. Если люди откликнутся, будем устанавливать памятный знак.

– Игорь Александрович, сейчас, как вы знаете, поклонников Сталина становится все больше. Все будто бы было хорошо, великий Советский Союз, в войне победили… Вы встречали в Забайкалье убежденных сталинистов?

– Разумеется. Когда я ездил, собирал сведения о георгиевских кавалерах, мне в глаза говорили: "Заподнимали головы, недобитки, повыползали из щелей". Несколько раз я слышал. Но не обращаю внимания на это.

– Что бы вы сказали сталинистам, если бы пришлось с ними спорить?

– Слова чужие, но они мне понравились: "Те, кто хочет возродить сталинизм, должны держаться поближе к стенке, чтобы помнить, чего они добиваются". Вот этими словами я бы и сказал."!

Источни:

Сталинисты, подойдите к стенке.