tapirr

semas в Ну это просто прекрасно!

Вечный  лакей

"...Старик хорошо знал свое блудное дело, годами обучаясь в борделях Варшавы и Вены, где он был завсегдатаем.

Курилко, удивляясь, рассказывал про хамство Толстого. Так, однажды за столом на даче Толстого сидели два знаменитых полярных летчика и Курилко с женой. Подали блюдо с телятиной. Толстой разделил его с четой Курилок, а остатки отдал летчикам, сказав им, что они как недворяне большего не заслужили. И те молча сожрали им даденое. Все это очень любопытно и достаточно мерзко в свете того, что Сталин хотел перед смертью объявить себя императором и пестовал уцелевших “бывших”.

Сейчас еще жив дряхлый старец Сергей Михалков, участник этих оскорбительных для настоящих непродавшихся дворян сталинских псевдомонархических разблюдовок. В кабинете у автора вечного гимна весит его генеалогическое древо, но не висит там список проданных им на Лубянку людей.

У старца Михалкова есть очень на него похожий брат, профессиональный чекистский провокатор, ездивший за рубеж с группами ученых “пасти” их и кравший у них дорогой одеколон, о чем все знали, но терпели, зная, откуда этот мерзавец и прохвост. Мне это рассказывали люди, за которыми он доглядывал.

Оба брата были ответственны за верноподданность советских писателей красному режиму: один следил и доносил на всех, а второй был рядовым филером, пасшимся в писательском ресторане. Обычно на всех юбилеях, банкетах, чествованиях всегда было много стукачей, доносивших на всех собравшихся. Интересно было бы поприсутствовать на обеде, в котором участвовали бы Михалков-старший, красный граф Игнатьев, красный граф Алексей Толстой, князь Ираклий Андроников и еще кое-кто из их окружения. У всех этих господ были вполне определенные страшные политические биографии. И в эту компанию хорошо вписывался бывший голубой гусар Франца-Иосифа Михаил Иванович Курилко..."

Полностью читать очень интересное: http://magazines.russ.ru/zerkalo/2006/27/sm08.html по ссылке dmitrij_sergeev

( Read more... )

товарищ Троцкий обходит посты в Смольном

пост lipkovich


еще китайского соцреализма
( Read more... )

 






Уже многие журналы обошла подборка парная плакатов - большевитский и нацистских.
Из неё совершенно очевидно, что социалистические художники - сталинские и гитлеровские безбожно срисовывали друг у друга.
И дело тут не только в плагиате.
Советский режим был гораздо свирепее, и выкормил Гитлера "манной кашкой", что б он сокрушил "капитилистическую Европу", но родственники они не только по целям (сокрушить "западную плутократию"), но и по духу, по стилю.

Что касается плакатов - очень уж маленькие были копии в жежешках, я нашёл покрупнее, и добавил новые пары.

Продолжение тут

( Смотрим )

( Эти пока без пары ходят. Будем искать... )


Продолжение тут (часть 2)

К эстетике нерыночного предмета

В 1925 году выдающийся советский художник Александр Родченко в первый и единственный раз в своей жизни оказался за границей. Это была не просто заграница — это был легендарный Париж: как тогда, так и сейчас — рай и одновременно ад для начинающего покупателя. Несмотря на то, что Родченко прибыл за границу для работы (постройки, как бы мы сейчас сказали, инсталляции — “Рабочего клуба” в павильоне СССР на Международной выставке декоративного искусства и промышленности), покупки и впечатления от магазинов неожиданно для него самого заняли в его парижской жизни много места, о чем можно судить по его письмам жене, художнице Варваре Степановой. В течение нескольких месяцев, проведенных в Париже, Родченко постоянно ходит по магазинам, присматривается и приценивается, совершает покупки для дома, семьи и друзей, причем помимо фототехники, которая нужна ему для работы, важнейшее место в его списке занимает одежда и белье. Себе он, в частности, покупает множество крахмальных воротничков (с большой неохотой — этот предмет белья он обычно не носит), а жене — то, что позже будут привозить из загранкомандировок все граждане СССР: резиновый пояс для чулок и сами чулки, шесть пар [Родч. 161].

Письма Родченко из Парижа — потрясающий человеческий документ, фиксирующий испытание, через которое впоследствии проходили многие советские и все бывшие советские граждане: первое столкновение с консюмеризмом, усугубленное практически полным незнанием иностранного языка. Этот же фактор в известном смысле очищает впечатление Родченко от Запада, дистиллирует его до базовых — с точки зрения человека “без языка” — моментов: покупка служит заменой коммуникации. Родченко убит и раздавлен количеством выставленного на продажу и невозможностью купить “все это”. Это чувство для него мучительно, но он полагает, что оно неизбежно порождается капитализмом (при том, что возможность купить “что-нибудь” открыта: Родченко несколько раз замечает, что все относительно дешево). Привлекательные и на первый взгляд доступные западные товары вызывают у него одновременно влечение и отвращение, почти страх; он утрачивает равновесие и явно раздосадован на себя самого за собственные чувства и желания. Поэтому время от времени он срывается на патетические тирады, одну из которых хочется привести полностью.

( Далее )Первое, что увидел Родченко в Париже, был продавец порнографических открыток [Родч. 136]. Через пару дней, прогуливаясь, он зашел в “какую-то 'Олимпию'“, где был неприятно поражен тем, как “подходят, танцуют, уводят любую” [Родч. 138]. Западный мир показался ему миром тотальной продажности, где всякая женщина и всякая вещь ведет себя как проститутка. Она сверкает красивой и сексапильной упаковкой, бесстыдно предлагая себя.

( Далее )Родченко постоянно проводит параллели между женщиной и вещью, считая, что обе они должны освободиться от вещного статуса. Это звучит парадоксально. Позиция Родченко напоминает утопическую программу современной политкорректности в ее американском варианте: положение объекта следует уничтожить вовсе, все люди и предметы должны получить статус равноправных субъектов (такие предложения в радикальной экологической политкорректности, озабоченной, например, правами древесины и молочных продуктов, действительно делаются). Оставляя в стороне проблему женской эмансипации, зададимся вопросом — что же такое предмет потребления, утративший объектность, вещь как субъект?

Фото: АР «Двое. 1932». Из серии "Студенческий городок в Лефортово".

Это и есть советский предмет в его реальном облике, каким мы с ним знакомы не по абстракциям ГОСТов и даже ассортименту магазинов, а в повседневной жизни. Это предмет, максимально приспособленный к реальному потребителю: ушитые в боках платья; разношенные туфли; электросчетчик, переделанный так, что крутится в обратную сторону; радиоприемник, настроенный исключительно на “Голос Америки”. А в особенности — все сделанное дома, будь то варенье с пенкой, свитера ручной вязки или собственноручно сбитые книжные полки. Значительную долю советских предметов составляли вещи переделанные, к чему призывали и чему учили многочисленные тогдашние журналы (например, “Наука и жизнь”), из которых можно было узнать, что полезного можно сделать из старой шины и негодной зубной щетки. Такие вещи прежде всего нестандартные, личные, а следовательно, субъектные. Именно такие вещи, а вовсе не абстрактные новые изделия советской промышленности, составляли повседневную бытовую среду жителя СССР.

( Далее )

Забота о субъектности любых меньшинств заставляет Родченко думать не столько о том, что человек не должен быть рабом вещи, сколько о том, что ей самой не следует быть рабой. С точки зрения раннего советского социализма, вещи — это пролетарии. В написанном в 1924 году романе Мариэтты Шагинян “Месс-Менд” вещи-пролетарии борются со своими угнетателями-владельцами: герой романа Микаэль Тингсмастер (Мик-Маг) учит рабочих “одушевлять вещи магией сопротивления” уже в момент изготовления, поскольку они “идут служить во вражеские кварталы” [Шагинян 16].

( Далее )

“Скорей бы купить...”

Аскетический быт советского государства хранил в себе колоссальные залежи желаний, которые оказывались спроецированы на немногие предметы быта, в особенности импортные. Конструктивисты склонны были всегда недооценивать эти человеческие слабости, но Родченко в Париже, искушаемый недоступными витринами, много перестрадал и многое понял. Именно после своей парижской поездки он пришел к пониманию того, что всякое изображение есть изображение желания и желаемого; фетиш изображения неуничтожим. Именно тогда в его фотографиях вновь возникли уничтоженные было женщина (а не человек вообще), вещь и реминисценции традиционной картины.

В 1927-1928 годах Родченко стал снимать (купленной в Париже техникой) “эстетские”, визуально эротизированные натюрморты из стеклянных ваз, заслужившие критику его товарищей-лефовцев, а также весьма необычные портреты Степановой — теперь уже не в рабочей косынке и не в длинной юбке с широко расставленными ногами, а в подчеркнуто “сексапильном” наряде: узкой юбке, со скрещенными ногами в шелковых чулках, в длинных бусах, иногда с распущенными волосами и на постели.

( Далее + много гениальных фото )


__

Georges Annenkoff.
Picture from “Portraits”, 1922

Решил запостить побольше упоминаемого здесь (в сущности, всуе) рисовальщика:

( Много портретов )

Итак, как и обещал вчера, вторая часть фото-рассказа о выставке Борьба за знамя
Советское искусство между Троцким и Сталиным 1926-1936  (Часть первая здесь)

Искусство такого рада гораздо менее известно широким массам любителей, нежели классический социалистический реализм чуть более позднего времени - 1930-х и далее. Это послужило поводом куратору - Екатерине Дёготь противопоставить эти  два явления. Но  противопостовляет она их не только эстетически (что справедливо), но и идеологически. А это уже не просто натяжка. Это или недомыслие, или сознательная ложь (поскольку в невежестве знатного куратора - титулую по аналогии со знатными комбайнёрами и доярками - заподозрить могу с трудом. Хотя, мир полон разных чудес...  А может она и вправду не знает, чем стал большевистский режим буквально с первых своих дней?!)

В предуведомлении кураторы пишут:

"Советское искусство — это не только изображения детей, благодарящих Сталина за свое счастливое детство. Было в нашем прошлом время, когда история еще была драмой с открытым финалом, вопрос «кто подхватит знамя Ленина?» не был решен, и не было известно, куда пойдет СССР — к демократии или диктатуре, откроется «мировой революции» или замкнется на поклонении вождю."

Дорогие читатели! Куратор сказала неправду: если вопрос кто подхватит знамя Ленина?»  и правда был открыт, то второй вопрос  - куда пойдёт СССР : к демократии или диктатуре и будет ли насаждать «мировую революцию»  - никогда не стоял. Мировая революция стояла на повестке дня для каждого искреннего коммуниста всегда и стоит до сих пор (для руководства СССР, соответственно, года до 1985). Но нам сейчас интереснее начальный период власти большевиков в России. Альтернативы "демократия или диктатура" не было никогда; ни на одну минуту Ленин, Троцкий и верхушка партии большевиков не допускали слабины, всеми мерами, в основном прямым уничтожением, подавляли все силы, которые выступали за демократию в послереволюционной России. Это касалоськак, в первую очередь, демократов как таковых - кадетов, так и тех  социалистов- - эсеров, анархистов, меньшевиков - которые готовы были допустить отдельные элементы демократии или свободы.

"Временные рамки проекта ограничены сплочением левой оппозиции по вопросу о НЭПе (1926) и Конституцией 1936 года. Период «обострения классовой борьбы» завершился, когда Сталинский Основной Закон, замаскировав социальные конфликты, открыл путь репрессиям против любой оппозиции как «врага народа».


Может быть, кураторам неизвестно, что классовая борьба никогда не завершалась в Советском Союзе, а лишь - обострялась? А путь репрессиям против любой оппозиции как «врага народа» открыла отнюдь не Сталинская Конституция, а перворот 25 октября 1917 года? Им неизвестно, что термин "враги народа" принадлежит не 30-м и не концу 20-х годов, а применялся с самых первых дней большевитской власти (не говорю  вопреки принятому словоупотреблению "советской", ибо ВКП(б) власть Советов, как подлинно народное самоуправление, уничтожила, аппроприировав, впрочем сам термин)?

"Именно в этот момент и возникает чудовищный разрыв между идеализирующим искусством и страшной реальностью машины террора. Но вторая половина 1920-х и начало 1930-х еще были временем живой политической драмы, которое прошло для мыслящих людей в постоянных спорах о предательстве первоначальных идей революции."

Машина террора - повторю в который раз - действовала с самого начала. Она была безжалостна и очень эффективна. Её создавали Ленин и Троцкий, Зиновьев и Бухарин, все светочи левачествующей художественной интеллигенции, проникнутой "благородныи" антибуржуазным пафосом.

"Многие из деятелей нового левого художественного движения погибли в сталинских чистках, но пали они не как безвинные или случайные жертвы, а как раз за твердость своих демократических и антитоталитарных убеждений. Именно поэтому они до сих пор не реабилитированы эстетически — их работы ни разу не рассматривались как произведения искусства. Наше искусствознание уже с 1970-х годов, стесняясь таких работ, постаралось максимально деполитизировать советское искусство, быть выше идеологии, прокламируя вневременные ценности «хорошей живописи». Полемически антикапиталистические произведения были подвергнуты цензуре, действующей в значительной степени до сих пор. "

Тут что ни слово - так перл передёргивания, в котором мастера искусствоведческого слова и критического очерка достигают нечеловеческиъх высот. Как много нового мы узнаём! И о демократических и антитоталитарных убеждениях настоящих коммунистов, и о внеидеологичности советского искусства... Можно, я не буду это комментировать?

"Задача этого проекта — вернуть советскому искусству его антибуржуазную идентичность, его политическую и критическую силу. Мы хотим показать искусство советской модернизации как свободное и критическое высказывание<...>. Оно присягало идеям коллективного творчества, социального эксперимента, проектного мышления. Оно отвергало производство фетишей для индивидуального потребления и буржуазное совершенство формы"

Слава Богу, силу марксистский дискурс утратил бесповоротно и навсегда (кучку уличных хулиганов, а также очкариков, говорящих на птичьем языке мы  же не будем принимать всерьёз?). А вот искусство, как производство фетишей для индивидуального потребления и искусство как буржуазное совершенство формы, надеюсь, будут существовать до тех пор, пока существует само искусство как таковое.

И.Тапириани

Надо ещё сказать, что визуальные образы - это сила, которая действует без того, что б её толковали. И если у вас есть глаза, то заклинания искусствоведающих ленинистов не смогут сбить вас с толку. Вот так забивали в деревнях "врагов":

от aleksandr_ionov



( + )