![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
Народная столовая в деревне Пралевке Лукояновского уезда:
Больные тифом в городе Княгинине:
( 47 фото с описаниями )
"Родился 25 декабря 1886 года в г. Одессе. По окончании в 1905 году Ришельевской гимназии поступил в Новороссийский университет на юридический факультет, откуда в 1907 году перевелся в Киевский университет св. Владимира. 1 Окончив последний в 1912 году, поступил на военную службу вольноопределяющимся в 88-й пехотный Петровский полк, стоявший в с. Медведь, Новгородской губернии. В 1924 году был призван из запаса и в рядах 148-го пех[отного] (на самом деле - 146-й полк) Царицынского полка 2 принимал участие в военных действиях против неприятеля". "25 августа 1914 г. в сражении под д. Ходель Люблинской губернии Лившиц был ранен: «Во время нашего наступления на Вислу был ранен, контужен, награжден Георгиевским крестом и отправлен в тыл, будучи признан негодным к дальнейшему несению службы»"
На фотографии просматривается Знак за отличную стрельбу из винтовки (или тот же Знак, но 2 степени). Этот с перекрещенными винтовочками. Спрашивается, где и когда служил Лившиц? В каком году? Призывной возраст - 21 год. До войны? Тогда где-то с 1907 года он должен был пойти в армию и отслужить 3-4 года. Но когда он учился в Университетах? Учились тогда по 7 лет, можно было закончить и раньше, но следовало очень постараться. Что-то нииипанятно...
Что за второй знак? Сначала я подумал, что это Знак 27-го пехотного Витебского полка 8-й пехотной дивизии (Варшава.) Но, блин, этот знак куда больше напоминает Знак, для лиц, удостоенных учёного звания Магистра Российских Университетов.
Могу также предположить, что Лившиц после исполнения 17 лет поступил на службу вольноопределяющимся в 1904 году. Например, отреагировав на нападение Японии в январе 1904 года. Но сделать это трудно ибо: 1. нет сведений о том, что Л. имел необходимое для вольноопределяющегося образование. 2. нет сведений о его участии в войне, как и вообще о службе в армии. 3. почему, став вольноопределяющимся, он не стал держать экзамен на офицера? Это бы гарантировало ему и сокращённый срок службы и большее содержание.
"Наконец, военную службу с её кастовым духом, проникавшим в поры всякого, кто более или менее длительно соприкасался с нею. Всякого, даже полубесправного еврея-вольнопера, из которого, в результате годичной обработки, получался неплохой автомат, особенно если, утешаясь фикцией внутренней свободы, он сам подыскивал оправдание своей неизбежной автоматизации." (стр. 541)
Вот ещё цитата:
"Люди разделились на два лагеря: на уходящих и на остающихся. Первые, независимо от того, уходили ли они по доброй воле или по принуждению, считали себя героями. Вторые охотно соглашались с этим, торопясь искупить таким способом смутно сознаваемую за собою вину.
Все наперебой старались угодить уходящим. В Куоккале финн по собственному почину вернул мне задаток за комнату. В переполненной покупателями обувной лавке приказчик добрый час подбирал мне сапог по ноге. Сын Петра Исаевича Вейнберга, милый юноша, живший в одном со мною доме, втащил ко мне, запыхаясь, большую гостиную лампу на бронзовом столике, выигранную на лотерее в Народном Доме:
— Вот, Бенедикт Константинович, возьмите на память...
— Да что вы, голубчик! Куда она мне?
— Нет, нет! Возьмите непременно: в окопах ведь темно...
Он ушел огорченный, не веря, что двухпудовая лампа могла бы в походе несколько стеснить ефрейтора пехоты.
Отшелушенная от множества условностей, жизнь стала проще, радуя напоследок призраком бытовой свободы.
Наголо обритый, в жакете поверх косоворотки, заправив брюки в сапоги, я мчался куда-то по Невскому, когда меня окликнули Чуковский и Анненков, приехавшие из Куоккалы попрощаться со мною. Спустя минуту к нам присоединился Мандельштам: он тоже не мог усидеть в своих Мустамяках.
Зашли в ближайшую фотографию, снялись. У меня сохранился снимок, на обороте которого Мандельштам, когда я уже был в окопах, набросал первую редакцию стихотворения, начинающегося строкою:
Как мягкотелый краб или звезда морская*.
Сидим на скамейке вчетвером, взявшись под руку. У троих лица как лица, подобающе сосредоточенные: люди ведь сознавали, что прислушиваются к шагам истории. Но у меня! Трудно даже сказать, что выражало в ту минуту мое лицо. Я отчетливо помню свое тогдашнее душевное состояние. Всем своим внешним видом, от эмалированной кружки до знака за отличную стрельбу, мне хотелось подчеркнуть насмешку над собственной судьбой, надломившейся так неожиданно и застигшей меня врасплох, поиздеваться над молодечеством, которое уже вменялось мне в обязанность. Деланно-идиотская гримаса, перекосившая мои черты, была не чем иным, как последней вспышкой рассудка в непосильной для него борьбе. Через день я вышел бы на фотографии героем."
Русские писатели, 1800—1917. М., 1994. Т. 3. С. 356: дата смерти — 21 сентября 1938.
Как средиземный краб или звезда морская,
Был выброшен водой последний материк.
К широкой Азии, к Америке привык,
Слабеет океан, Европу омывая.
Изрезаны её живые берега,
И полуостровов воздушны изваянья;
Немного женственны заливов очертанья:
Бискайи, Генуи ленивая дуга.
Завоевателей исконная земля —
Европа в рубище Священного союза —
Пята Испании, Италии Медуза
И Польша нежная, где нету короля.
Европа цезарей! С тех пор, как в Бонапарта
Гусиное перо направил Меттерних, —
Впервые за сто лет и на глазах моих
Меняется твоя таинственная карта!
Тем, что вы видите сейчас – Париж обязан именно ему, имевшему странную, но логичную слабость к четким прямым линиям и широким проспектам. За время своей деятельности с 1853 по 1870 годы, он снес пол-Парижа, отстроил 135 км улиц и бульваров, соединив магистралями юг и север, восток и запад, и установив четкие границы города, которые не изменились до сих пор. Да, Париж, в отличие от остальных столичных городов, не увеличился с тех лет ни на метр и превратился из “вонючей клоаки”, как назвал его Наполеон III, во вполне пригодное для существования место. Но помимо того, чтобы сделать Париж удобным и чистым, Осман преследовал и еще одну цель – облегчить возможность подавления очередной революции: в ключевых точках города расположились казармы, а широкие бульвары, призванные облегчить продвижение кавалерии и артиллерийских расчетов, имели боковые въезды, по которым военные могли обойти любую баррикаду, которую задумали бы возвести в очередной раз чем-то недовольные жители.
Все изменения, происходившие с Парижем, аккуратно фиксировал на пленку фотограф Шарль-Франсуа Боссю, поменявший свою неудачную фамилию (Bossu по-французски значит “горбун”) на почти англозвучащую Марвиль. Снимая исчезающий город с его узкими улочками и уютными, но сильно покосившимися домиками, Марвиль довольно быстро стал официальным государственным фотографом, которому выпала ответственная миссия – донести до остального мира инновационный пример удивительно быстрого градостроительства.
Строительство Avenue de l’Opera
Impasse de l’Essai (вид с несуществующего уже больше 150 лет конного рынка)
Прежде вся торговля в городе была сконцентрирована по берегам Сены – строительство бульваров, опоясавших город, перенесло коммерческие предприятия в центр Парижа и позволила построить то, что сейчас называют Grand Magasins – Большие магазины, практически универмаги: Printemps и Gallery Lafayette.
Улица Saint-Jacques (и сейчас неширокая, в те годы была просто невозможной)