![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
tapirrЛена Кофман:
"Когда я была в 9 классе, к нам пришла новая математичка.
Её отношение ко мне сразу запахло серой, испанским сапогом и садизмом. В алгебре я, конечно, не была Марией Склодовской-Кюри, но возненавидела она меня не за это. Что бы я ни сделала и не делала, она сразу же ставила мне двойку в журнал. Повернулась - два. Сказала что-то соседу по парте - 2. В общем, эти двойки не имели отношения к моим не таким уж и скудным знаниям, однако, к концу полугодия они уверенно сложились в двойку за полугодие. Но это не было самым страшным.
Однажды эта учительница вызвала меня к доске. Но не для того она меня вызвала, чтобы я решила пример или написала уравнение с неизвестными. Посмотрите на Кофман, сказала она. Кофман в рейтузах. И это в то время, когда девочки в школе рейтузы снимают и остаются в колготах. Ты, может быть, думаешь, Кофман, эти рейтузы со штрипками тебя украшают? Так ты так не думай.
Я стояла перед классом. Весь класс был за меня, я это знала. Но унижение горячей волной поднялось снизу откуда-то. Я ничего не сказала, я не знала, что можно сказать. Я растерялась.
На следующий день я поднималась по лестнице, учительница эта по ней спускалась. Мы с ней встретились взглядами. И я не поздоровалась с ней.
- Кофман, почему ты со мной не здороваешься? - спросила она.
- Я не хочу. Я больше здороваться в вами не буду, - ответила я. И мне стало страшно от своих этих слов.
Это был бунт, внезапный, когда терпеть больше нельзя. Это был бунт рабов, избиваемых и унижаемых. Больше рабом я быть не хотела. Чем бы это мне ни грозило. И моего папу вызвали к директору школы.
Мой папа - он говорит мало. Но говорит он так, что собеседнику потом добавить становится нечего.
Сначала говорила учительница. Потом говорил директор. Мой папа молчал и слушал. А потом он сказал:
- А теперь замолчите. И слушайте, что я вам скажу.
Смысл его короткого высказывания был в том, что он выкинет любого учителя, который унижает детей, не только из школы, но из профессии. Я думаю, он сказал это так, что директор школы и учительница не усомнились в его возможности и решимости это сделать.
И как-то всё успокоилось на следующий день. В конце года я получила свою твёрдую тройку. И в конце года эта учительница ушла из нашей школы. Но моя история с ней не закончилась.
Однажды я выходила из школы, в которой учился мой сын. И в эту школу идёт та учительница. Мы узнали друг друга. Мы друг с другом не поздоровались. И та самая волна, горячая волна поднялась откуда-то снизу. Унижение, возмущение, невозможность что-то сказать, потому что ты - ученик, а она учительница, и у тебя нет прав никаких, а у неё есть любая власть над тобой, право сильного. И непонимание, как на это всё реагировать. Как будто бы всё это было во мне, как засохший букет, а сейчас он снова расцвел, стоило мне только увидеть эту учительницу.
Но волна изменилась. В ней не было больше растерянности. Навстречу ей поднялась однажды уже другая волна - волна сопротивления и противодействия.
Так же произошло в этот раз. Я сразу же пошла к директору школы. Рассказала всю эту историю.
- Надо же, - сказал он, - мы вчера приняли её на работу. Хорошо, что ты всё рассказала. Что-то у неё мест работы в трудовой много. Мы понаблюдаем.
Но понаблюдать за ней не пришлось. В этот же день, как оказалось, она уволилась. И след её навсегда скрылся из моей жизни. Можно даже сказать, что простыл.
Какая же из этого будет мораль? Такая, может быть.
У ребёнка, у маленького человека, есть достоинство. И достоинство это не маленькое. И если это достоинство даже не очень-то видно, это не значит, что оно не проявится вдруг в своём осознании. И в момент осознания ребёнком того, что у него есть достоинство - в этот момент ребёнок становится человеком. Человеком прямоходящим.
А напутствие будет такое: берегите своих детей. Никогда никому не позволяйте их унижать."
**
Этому благородному (благородной) автору не приходит ещё в голову, что родители могут сами унижать своих детей.
"Когда я была в 9 классе, к нам пришла новая математичка.
Её отношение ко мне сразу запахло серой, испанским сапогом и садизмом. В алгебре я, конечно, не была Марией Склодовской-Кюри, но возненавидела она меня не за это. Что бы я ни сделала и не делала, она сразу же ставила мне двойку в журнал. Повернулась - два. Сказала что-то соседу по парте - 2. В общем, эти двойки не имели отношения к моим не таким уж и скудным знаниям, однако, к концу полугодия они уверенно сложились в двойку за полугодие. Но это не было самым страшным.
Однажды эта учительница вызвала меня к доске. Но не для того она меня вызвала, чтобы я решила пример или написала уравнение с неизвестными. Посмотрите на Кофман, сказала она. Кофман в рейтузах. И это в то время, когда девочки в школе рейтузы снимают и остаются в колготах. Ты, может быть, думаешь, Кофман, эти рейтузы со штрипками тебя украшают? Так ты так не думай.
Я стояла перед классом. Весь класс был за меня, я это знала. Но унижение горячей волной поднялось снизу откуда-то. Я ничего не сказала, я не знала, что можно сказать. Я растерялась.
На следующий день я поднималась по лестнице, учительница эта по ней спускалась. Мы с ней встретились взглядами. И я не поздоровалась с ней.
- Кофман, почему ты со мной не здороваешься? - спросила она.
- Я не хочу. Я больше здороваться в вами не буду, - ответила я. И мне стало страшно от своих этих слов.
Это был бунт, внезапный, когда терпеть больше нельзя. Это был бунт рабов, избиваемых и унижаемых. Больше рабом я быть не хотела. Чем бы это мне ни грозило. И моего папу вызвали к директору школы.
Мой папа - он говорит мало. Но говорит он так, что собеседнику потом добавить становится нечего.
Сначала говорила учительница. Потом говорил директор. Мой папа молчал и слушал. А потом он сказал:
- А теперь замолчите. И слушайте, что я вам скажу.
Смысл его короткого высказывания был в том, что он выкинет любого учителя, который унижает детей, не только из школы, но из профессии. Я думаю, он сказал это так, что директор школы и учительница не усомнились в его возможности и решимости это сделать.
И как-то всё успокоилось на следующий день. В конце года я получила свою твёрдую тройку. И в конце года эта учительница ушла из нашей школы. Но моя история с ней не закончилась.
Однажды я выходила из школы, в которой учился мой сын. И в эту школу идёт та учительница. Мы узнали друг друга. Мы друг с другом не поздоровались. И та самая волна, горячая волна поднялась откуда-то снизу. Унижение, возмущение, невозможность что-то сказать, потому что ты - ученик, а она учительница, и у тебя нет прав никаких, а у неё есть любая власть над тобой, право сильного. И непонимание, как на это всё реагировать. Как будто бы всё это было во мне, как засохший букет, а сейчас он снова расцвел, стоило мне только увидеть эту учительницу.
Но волна изменилась. В ней не было больше растерянности. Навстречу ей поднялась однажды уже другая волна - волна сопротивления и противодействия.
Так же произошло в этот раз. Я сразу же пошла к директору школы. Рассказала всю эту историю.
- Надо же, - сказал он, - мы вчера приняли её на работу. Хорошо, что ты всё рассказала. Что-то у неё мест работы в трудовой много. Мы понаблюдаем.
Но понаблюдать за ней не пришлось. В этот же день, как оказалось, она уволилась. И след её навсегда скрылся из моей жизни. Можно даже сказать, что простыл.
Какая же из этого будет мораль? Такая, может быть.
У ребёнка, у маленького человека, есть достоинство. И достоинство это не маленькое. И если это достоинство даже не очень-то видно, это не значит, что оно не проявится вдруг в своём осознании. И в момент осознания ребёнком того, что у него есть достоинство - в этот момент ребёнок становится человеком. Человеком прямоходящим.
А напутствие будет такое: берегите своих детей. Никогда никому не позволяйте их унижать."
**
Этому благородному (благородной) автору не приходит ещё в голову, что родители могут сами унижать своих детей.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 18 Nov 2014 06:52 (UTC)no subject
Date: 18 Nov 2014 07:22 (UTC)"- Ну-с! Что, болваны? Доостолопились, хулиганы, брандахлысты, голубятники?! У-у, "хохландия"!.. Голодранцы! При всей честной гимназии ошельмую, головотяпы! Шарлатаны! Галахи! Лодыри! Эй, чей это там дурацкий затылок? А-а, это твой, Гавря? Я, кстати, ведь и о тебе говорю. Чего рожу воротишь? Сам - первейший оболтус! Ну, что? Стыдно небось, обормоты? Мерзавцы! Оборванцы! Я еще доберусь до вас, прохвосты. Сидите вот теперь всем классом без обеда. А дома-то обед ждет. Щи горячие. Говядина жареная. Дух идет. - И инспектор щелкал языком и крутил носом. - Что? Хочется жрать? То-то и оно-то. А дома еще батька зад взгреет. Обязательно. Я записку специальную пошлю: спустите, дескать, вашему сыну штаны и всыпьте ему в задний кондуит по первое число... Нечего смеяться, лоботрясы. Шалопаи! Го-ло-во-ре-зы! Безобедники! Срам!"
Оно, конечно, советское художественное произведение, но читается как вполне достоверное
no subject
Date: 18 Nov 2014 08:51 (UTC)no subject
Date: 18 Nov 2014 09:32 (UTC)