![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
писатель шишкин
24 Apr 2017 00:15от http://igparis.dreamwidth.org/
В конце марта писатель Михаил Шишкин представил в Цюрихе свою новую книгу «Пальто с хлястиком». Ниже приведен фрагмент его беседы с Анжеликой Оберхольцер-Смирновой, подготовленной к публикации Мариной Охримовской. Прочитать полностью всю беседу можно на сайте Schwingen.
Михаил Шишкин. Фото: Саша Городилова, Литературный клуб в Цюрихе
- В каком городе ты родился?
- Я родился в городе, которого больше нет. Не знаю, то же чувствуют другие люди, родившиеся в этом же городе? С тех пор, как живу в Швейцарии, много раз возвращался в Москву и даже подолгу там жил. Но ощущения, что этой мой родной город, нет. Боюсь, что тот город есть только во мне и уйдет со мной.
- Город называется Москва?
- Да. Пока не переименовали. Хотя в России, если жить долго, гарантированно сменят название улицы, на которой ты живешь, поменяют общественный строй, все изменится, страна распадется и соберется.
- Изменится к лучшему?
- К лучшему. К худшему. Потом читаешь каких-нибудь авторов 18 века и понимаешь, что в России не меняется ничего.
- А кем были твои родители?
- Новая книжка начинается рассказом «Пальто с хлястиком». Там про маму. Мама всю жизнь в школе преподавала русский язык и литературу. И как директор школы представляла весь советский строй. Хороший учитель учит детей правилам движения по этой жизни. Но зачем была нужна идеальная советская школа? Чтобы научить лгать. Сейчас немного солжешь – ничего. Зато потом легко будет врать по-крупному. Для этого надо было прививать цинизм, ложь, предательство. С одной стороны, мама представляла систему. С другой, она, как все, наверное, учителя, пыталась спасти детей. Взять что-то на себя, но детям дать Пушкина. Мне тогда казалось, чем скорее советское кончится, тем лучше. А благодаря таким вот учителям советское тянулось и тянулось. А прививка «жить не по лжи» приводила в маргиналы, лузеры, на площадь, в тюрьму. Хорошо, если не покончишь с собой. Отец… Отец был советским инженером. То есть никаким инженером не был.
- Так был или не был?
- Не был инженером в дореволюционном или западном смысле. Он ненавидел то, что делал. Всегда хотел крестьянствовать. Он из тамбовских крестьян, как и мой дед — его отец. Деда забрали в 30-м при коллективизации. Он не был кулаком, но он сказал: «Почему забираете у меня единственную корову? Чем я буду кормить двух детей?». Все – подкулачник. Бабушка осталась с двумя маленькими детьми, и мой отец всю жизнь, вместо того, чтобы писать в бесконечных анкетах «отец — враг народа», писал «отец умер». И всю жизнь жил в страхе, что это откроется. 18-летний пошел добровольцем на фронт — сражаться с врагом. Понимал ли он, не знаю… Видимо, понимал, но гнал мысли, что идет защищать не родину, а режим, который убил его отца. В 44-45-м он служил на подлодке. На Балтике. В железном гробу. Они месяцами не поднимались на поверхность. Ордена там давали за утопленные корабли с беженцами. Сколько людей утонуло в той ледяной воде? И вечный страх. Гроб уйдет на дно. Навсегда. И все. И ты сам в ледяной воде.
Над моей детской кроваткой висело фото с его подлодкой «Щукой». Я страшно моим папой гордился. На 9 мая он всегда надевал свою матросскую форму. Приходили его товарищи. И пили чудовищно, чтобы скорее все забыть. Быстрее напиться, свалиться, чтобы не помнить. И он всегда падал последним. И когда уже все его товарищи ушли насовсем, он к ним торопился. Всю жизнь пил, пока, наконец, не отправился туда, где они его ждали. Потом все это вошло в книги. «Письмовник» родился из мыслей об отце. И конечно, ясно, любая диктатура использует рабов, внушая, что они защищают не её, а родину.
- Или будущее детей? Ведь внуки должны были жить при коммунизме?
- Победители не получили ничего, кроме ощущения самоидентификации с величием империи. Это единственное, что у них было. И когда началась перестройка, отец люто ненавидел Горбачева, потому что тот отнял у него единственное, с чем он себя идентифицировал. Победу. Когда ветеранам раздавали продуктовые посылки из Германии, он принес такую нам и заплакал. Всю жизнь ощущал себя победителем, а тут вдруг побежденные его, нищего и голодного, кормят.
- Когда ты понял, что есть запрещенная литература? Подводные течения?
- На меня повлиял старший брат. Когда ему было 18, у нас собирались его друзья, обменивались запрещенной литературой, говорили о запрещенных поэтах. Я 12-летний сидел в уголке, на меня никто не обращал внимания. Так через старшего брата открылся другой образ мира.
- А кто твой брат по профессии? Тоже писатель?
- Поэт, издатель. У него издательство в Москве «Арт Хаус Медиа». Но этим же нельзя заработать. У него какие-то фирмы юридические, деньги от которых он тратит на издательство.
- А когда и что ты начал писать? Стихи, как каждый второй из нас?
- Нет… Я — прозу. Очень хорошо помню, как мама говорит, мне в ту пору было лет девять: «У меня оба сына литераторы — старший поэт, а младший прозаик». Я это описал в романе «Взятие Измаила», но могу рассказать. <...>
- Миша, ты должен писать о том, что ты знаешь. Вот почему ты не стал, например, фантастом?
- Фантастом мне бы очень хотелось стать. Просто я никогда не мог ничего нафантазировать. Был реалистом и мог описывать только то, что вокруг происходит. <...>
- Вы религиозный? Является это частью Вашей реальности?
- Если вы родились на земле, вы не можете не быть «религиозным». Вы же откуда-то появились, кто-то в вас вдохнул душу? Вы же не можете отречься от своей души, от Отца, от этого мира. Этот мир есть доказательство Его существования. Вы же кого-то любите, вас любят – это и есть доказательства. Другое, что все, кому не лень, хотят это прикарманить и быть наместниками-управителями, это я о церкви. С церковью какие у русского человека отношения? Когда она гонима, в ней Бог есть. Явно совершенно там был Бог, когда священников расстреливали, когда крестили своих детей тайком, как бабушка меня тайком от мамы в Удельной.
В конце марта писатель Михаил Шишкин представил в Цюрихе свою новую книгу «Пальто с хлястиком». Ниже приведен фрагмент его беседы с Анжеликой Оберхольцер-Смирновой, подготовленной к публикации Мариной Охримовской. Прочитать полностью всю беседу можно на сайте Schwingen.
Михаил Шишкин. Фото: Саша Городилова, Литературный клуб в Цюрихе
- В каком городе ты родился?
- Я родился в городе, которого больше нет. Не знаю, то же чувствуют другие люди, родившиеся в этом же городе? С тех пор, как живу в Швейцарии, много раз возвращался в Москву и даже подолгу там жил. Но ощущения, что этой мой родной город, нет. Боюсь, что тот город есть только во мне и уйдет со мной.
- Город называется Москва?
- Да. Пока не переименовали. Хотя в России, если жить долго, гарантированно сменят название улицы, на которой ты живешь, поменяют общественный строй, все изменится, страна распадется и соберется.
- Изменится к лучшему?
- К лучшему. К худшему. Потом читаешь каких-нибудь авторов 18 века и понимаешь, что в России не меняется ничего.
- А кем были твои родители?
- Новая книжка начинается рассказом «Пальто с хлястиком». Там про маму. Мама всю жизнь в школе преподавала русский язык и литературу. И как директор школы представляла весь советский строй. Хороший учитель учит детей правилам движения по этой жизни. Но зачем была нужна идеальная советская школа? Чтобы научить лгать. Сейчас немного солжешь – ничего. Зато потом легко будет врать по-крупному. Для этого надо было прививать цинизм, ложь, предательство. С одной стороны, мама представляла систему. С другой, она, как все, наверное, учителя, пыталась спасти детей. Взять что-то на себя, но детям дать Пушкина. Мне тогда казалось, чем скорее советское кончится, тем лучше. А благодаря таким вот учителям советское тянулось и тянулось. А прививка «жить не по лжи» приводила в маргиналы, лузеры, на площадь, в тюрьму. Хорошо, если не покончишь с собой. Отец… Отец был советским инженером. То есть никаким инженером не был.
- Так был или не был?
- Не был инженером в дореволюционном или западном смысле. Он ненавидел то, что делал. Всегда хотел крестьянствовать. Он из тамбовских крестьян, как и мой дед — его отец. Деда забрали в 30-м при коллективизации. Он не был кулаком, но он сказал: «Почему забираете у меня единственную корову? Чем я буду кормить двух детей?». Все – подкулачник. Бабушка осталась с двумя маленькими детьми, и мой отец всю жизнь, вместо того, чтобы писать в бесконечных анкетах «отец — враг народа», писал «отец умер». И всю жизнь жил в страхе, что это откроется. 18-летний пошел добровольцем на фронт — сражаться с врагом. Понимал ли он, не знаю… Видимо, понимал, но гнал мысли, что идет защищать не родину, а режим, который убил его отца. В 44-45-м он служил на подлодке. На Балтике. В железном гробу. Они месяцами не поднимались на поверхность. Ордена там давали за утопленные корабли с беженцами. Сколько людей утонуло в той ледяной воде? И вечный страх. Гроб уйдет на дно. Навсегда. И все. И ты сам в ледяной воде.
Над моей детской кроваткой висело фото с его подлодкой «Щукой». Я страшно моим папой гордился. На 9 мая он всегда надевал свою матросскую форму. Приходили его товарищи. И пили чудовищно, чтобы скорее все забыть. Быстрее напиться, свалиться, чтобы не помнить. И он всегда падал последним. И когда уже все его товарищи ушли насовсем, он к ним торопился. Всю жизнь пил, пока, наконец, не отправился туда, где они его ждали. Потом все это вошло в книги. «Письмовник» родился из мыслей об отце. И конечно, ясно, любая диктатура использует рабов, внушая, что они защищают не её, а родину.
- Или будущее детей? Ведь внуки должны были жить при коммунизме?
- Победители не получили ничего, кроме ощущения самоидентификации с величием империи. Это единственное, что у них было. И когда началась перестройка, отец люто ненавидел Горбачева, потому что тот отнял у него единственное, с чем он себя идентифицировал. Победу. Когда ветеранам раздавали продуктовые посылки из Германии, он принес такую нам и заплакал. Всю жизнь ощущал себя победителем, а тут вдруг побежденные его, нищего и голодного, кормят.
- Когда ты понял, что есть запрещенная литература? Подводные течения?
- На меня повлиял старший брат. Когда ему было 18, у нас собирались его друзья, обменивались запрещенной литературой, говорили о запрещенных поэтах. Я 12-летний сидел в уголке, на меня никто не обращал внимания. Так через старшего брата открылся другой образ мира.
- А кто твой брат по профессии? Тоже писатель?
- Поэт, издатель. У него издательство в Москве «Арт Хаус Медиа». Но этим же нельзя заработать. У него какие-то фирмы юридические, деньги от которых он тратит на издательство.
- А когда и что ты начал писать? Стихи, как каждый второй из нас?
- Нет… Я — прозу. Очень хорошо помню, как мама говорит, мне в ту пору было лет девять: «У меня оба сына литераторы — старший поэт, а младший прозаик». Я это описал в романе «Взятие Измаила», но могу рассказать. <...>
- Миша, ты должен писать о том, что ты знаешь. Вот почему ты не стал, например, фантастом?
- Фантастом мне бы очень хотелось стать. Просто я никогда не мог ничего нафантазировать. Был реалистом и мог описывать только то, что вокруг происходит. <...>
- Вы религиозный? Является это частью Вашей реальности?
- Если вы родились на земле, вы не можете не быть «религиозным». Вы же откуда-то появились, кто-то в вас вдохнул душу? Вы же не можете отречься от своей души, от Отца, от этого мира. Этот мир есть доказательство Его существования. Вы же кого-то любите, вас любят – это и есть доказательства. Другое, что все, кому не лень, хотят это прикарманить и быть наместниками-управителями, это я о церкви. С церковью какие у русского человека отношения? Когда она гонима, в ней Бог есть. Явно совершенно там был Бог, когда священников расстреливали, когда крестили своих детей тайком, как бабушка меня тайком от мамы в Удельной.
