Эмансипация секса в христианстве

[tapirr]

у Юлиуса Эволы читаем (не даю ссылку, ибо подамком):

"...Необходимо напомнить, что представление о браке как об обряде и таинстве, откуда и возникло требование его нерасторжимости, в истории Церкви возникло довольно поздно, не ранее XII века, а необходимость религиозного освящения супружеского союза, должного быть чем-то большим, чем обычное сожительство, была провозглашена ещё позднее на Тридентском Соборе (1563 г.).<Эти не так. О нерасторжимости брака говорит Господь Иисус. Другое дело, что всё, что Он говорит не является этикой запретов и разрешений. а - этикой идеала, к которому надо стремиться, но до которого не все "дозрели" - прим. tapirr> Однако, с нашей точки зрения, это не отрицает идею нерасторжимого брака как таковую; правда, для её правильного понимания следует уточнить соответствующие ему место, значение и условия. Можно заметить, что здесь, как и в других случаях, связанных с таинством, католическая Церковь сталкивается со специфическим парадоксом; начав с намерения сакрализовать профаническое, на практике кончили тем, что профанировали сакральное.

Истинное традиционное понимание брака как обряда омрачается (?) уже словами св. Павла, когда он, для его обозначения использует понятие не «таинства», но именно «тайны» (дословно он говорит — «тайна сия велика» — Еф., 5, 31–32). Высшая идея брака, как священного союза, нерасторжимого не на словах, а на деле, несомненно вполне допустима.Но союз подобного рода мыслим только в исключительных случаях, когда одна личность посвящает себя другой абсолютным, почти героическим образом. Такие случаи известны многим традиционным обществам, достаточно привести в качестве примера жён, для которых идея умереть вместе с супругом, казалась совершенно естественной.

Мы уже говорили о профанации сакрального, исходя из того, что представление о священном нерасторжимом союзе, «заключенном на небесах», превосходящем натуралистический или, шире говоря, чувственный, а также, в сущности, исключительно социальный уровень, стали применять и даже навязывать всем супружеским парам, предпочитающим венчание в церкви гражданскому браку исключительно из конформистских соображений, продиктованных принадлежностью к определённой социальной среде. Почему-то решили, что на этом внешнем и обыденном уровне, говоря словами Ницше, на этом «человеческом, слишком человеческом» уровне, начнут реально цениться атрибуты священного брака, брака как «тайны». В результате в обществе современного типа, где разводы воспрещены, возникла описанная лицемерная система, приведшая к появлению тяжелейших личных и общественных проблем.

Кроме того, следует отметить, что в том же католичестве теоретическая абсолютность брака-обряда имеет довольно существенное ограничение. Достаточно вспомнить, что Церковь, не признавая развод и настаивая на нерасторжимости брачных уз в пространстве,уже не претендует на это во времени. Другими словами, Церковь, запрещающая развод и повторное замужество, тем не менее позволяет вдовам и вдовцам вступать в новый брак, что, по сути, тождественно нарушению верности и допустимо в лучшем случае только исходя из откровенно материалистической предпосылки, а именно, полагая, что умерший супруг, с которым благодаря сверхъестественной силе обряда были соединены нерасторжимыми узами, действительно прекращает своё существование. Эта нелогичность является одним из фактов, доказывающих, что католический религиозный закон, по сути не принимающий в расчёт трансцендентные духовные факторы, превращает таинство в обычное вспомогательное средство, поддерживающее существование социума, в простой элемент профанической жизни за счёт его искажения или
сведения к чистой формальности.

Наряду с абсурдностью, к которой приводит демократизация брачного обряда за счёт введения его общеобязательности, другим нелогичным моментом католической доктрины является её притязание посредством обряда придать естественным союзам, уже не просто нерасторжимый, но и «священный» характер; впрочем, эта нелогичность связана с ранее упомянутой. Получается, что уже благодаря догматическим предпосылкам «священное» по необходимости сводится к простой фигуре речи. Известно, что христианская и католическая концепция характеризуется противопоставлением
«плоти» и духа (это не совсем так. Такой языческий дуализм, действительно имеющий место на практике, никогда не был « христианской концепцией». Кстати, и половая мораль, повсеместно считающаяся христианской. На самом деле порождена не им, а поздней античностью. Христианство лишь закрепило ее как данность – прим. публикатора), своего рода теологической ненавистью к сексу, что является следствием незаконного распространения на обычную жизнь принципа, который в лучшем случае обладает ценностью только для особого вида аскетической практики.

Секс как таковой расценивается как нечто греховное, по сравнению с чем брак оказывается просто меньшим злом, своего рода уступкой человеческой слабости, дозволяемой тому, кто не способен сохранить целомудрие, отказавшись от половой жизни. Католичество, осознавая невозможность предать анафеме сексуальность в целом, попыталось свести её в рамках того же брака до обычной биологической данности, признав дозволенность сексуальных отношений для супругов исключительно в целях деторождения. Таким образом, в отличие от отношения к половой жизни, свойственного отдельным древними традициям, католичество не признает за сексуальным опытом как таковым никакого высшего значения (даже потенциального), и не знает никаких способов трансформации этого опыта, которая способствовала бы усилению жизни за счёт интеграции и перевода на более высокий уровень внутреннего притяжения, возникающего между двумя разнополыми существами. Однако только знание подобных методов позволяет говорить о реальной «сакрализации» супружества и высшем влиянии, которое придаёт ему обряд.

С другой стороны, даже при наличии других догматических предпосылок, подобная ситуация неизбежно возникла бы вследствие демократизации брачного обряда; поскольку в ином случае придётся признать за самим обрядом почти магическую силу, автоматически возвышающую сексуальный опыт любой пары до уровня высшего напряжения, до уровня того преображающего «опьянения», которое позволяет преодолеть «природный» уровень, и, следовательно, признать первичное значение сексуального элемента и вторичность всех аспектов, связанных с воспроизводством и продолжением рода, относящихся к натуралистическому уровню. В общем, как сама концепция сексуальности, выработанная католичеством, так и профанация брачного обряда, ставшая результатом его общедоступности и даже обязательности для всех католиков, привели к тому, что церковный брак свелся до простой религиозной санкции, подтверждающей профанический контракт, заключаемый супругами и не подлежащий абсолютизации. Точно так же все католические предписания, касающиеся межполовых отношений, окончательно низводят брак до уровня буржуазной посредственности — одомашненного животного, чье безудержное размножение сдерживается лишь конформистскими ограничениями, которые, в сущности, остаются почти неизменными, несмотря на отдельные уступки, сделанные в рамках «модернизации» на Втором Ватиканском Соборе."

**

tapirr:

Если сказать кратко, в чём на сегодняшний день вопрос, и в чём проблема? (и в восточной церкви и в западной проблема одна, хотя они находятся на разных этапах её практического решения). В эмансипации секса в христианстве. Причём эта эмансипация является не "новшеством", а возвращением к истокам христианской веры - к Библии. Напротив, идеологическая дискриминация секса в средневековом христианстве является наносной, является искажением. :

признание секса  (тепимым) злом.

исток этого: дуалистические (идущие из гностицизма и манихейства) идеи антагонизма духовного и материального как доброго и злого.

проводники: на Западе блаж. Августин и идущая от него традиция. на Востоке - монашество пытавшееся свои духовные и аскетические практики сделать мэйнстримом в Церкви.

всё это оказало очень тяжёлое, скажем прямо, калечащее влияние на практику Церкви (калечащее людей). Именно на практику. Поистине чудом Божиим является тот факт, что само учение Церкви сохранились правыми (правильными), вполне евангельскими. Скажем, чем является брак в Церкви? Таинством!, (т.е. ставится на самую высокую ступень, наряду с такими вещами, как Тело Христа или дарование Святого Духа) в то время, как монашество (отказ от секса) - нет.

Иной аспект проблемы  указан в каменте (тоже без ссылки даю, и без имени автора):


"Знаете как мучаются католики из-за позиции церкви. <...> Мои разведеные родственники в Литве плачут на мессе, потому что им к Таинствам нельзя.

<...>Уйти из этой церкви пыталась неоднократно, но сложно. Видимо это сделаю.

При всем при этом хочу Верить, но католицизм и секс-это страшное сочетание, оно убивает Веру.

Самое страшное знаете что. В противовес заповедям ксендзы ненавидят разведеных людей, невенчаных тем более. Католицизм и секс вообще тема отдельная."

Тут 2 темы:

1. Чисто Римские заморочки. Наша, православная Церковь, во многом более  "отсталая" (пардон, традиционная!), в отношении половой моралии более адекватна (Христу и человеку, а не "духу века сего", как сейчас некоторые подумали). Она разрешает (неабортивную) контрацепцию, разрешает (по снисхождению) развод, брак священников сохранён.

2. Вторая тема общая и у римских мракобесов и у восточных: вот эта ненависть  - не обязательно к "разведённым и невенчанным" -  а вообще, к нормальным проявлениям человеческой сексуальности (созданной Богом в Эдеме). В пределе, эта ненависть выражается или в желании всех  кастрировать, или  свести секс  и брак к скотобазе, т.е. к размножению.

Это нормальное "евнгельское" фарисейство. Господь Иисус этим ребятам всё сказал, так что можно открыть и прочесть.

И понимание того (у нас, в православии) того, что брак может быть и не венчанным (и наоборот, может быть венчанный разврат) тоже постепенно приходит. См. например, тут.

**

Также см. здесь и по тэгам (меткам)